Но кто это?

Что это?

Мой древний разум не знает ответа. И мои помощники лишь успевают сдерживать распространение этих пятен, не давая им захватить еще живые участки. Однако потом пятен оказывается все больше. Так внезапно, что мне становится больно. Это как взрыв. Как извержение вулкана, от которого содрогается вся подвластная мне земля.

Что-то происходит вокруг…

Что-то причиняет мне эту боль. Что-то новое. Что-то, чего еще никогда не было. А следом за болью приходит слабость. Сначала несильная, небольшая, которую можно терпеть и на которую можно надеяться, что пройдет. Я даже думаю, что все-таки справлюсь, со временем одолев свою неожиданную немощь. Но потом боль возвращается с новой силой.

И снова… и снова…

Целых шесть раз кто-то пронзает мое тело острыми шипами, разрубая его на части. И шесть раз моя слабость отвоевывает вместе с темнотой все большее пространство. Каждый раз я дрожу от боли, пытаясь от нее избавиться и вырвать пронзившие тело колья, но тщетно. Они слишком глубоко сидят. И слишком быстро отбирают мои силы, отдавая их куда-то вдаль. В сторону. Туда, куда мой взор, заслоненный верным другом, уже не может достать.

Долгое затмение спустилось на мой смятенный разум. Глубокая скорбь заполнила мое сердце. Слабость затуманила мои мысли. И лишь надежда еще теплится в самой глубине порабощенного сознания.

Мое тело надежно сковали невидимые путы. Его обнажили, бесстыдно рассмотрели, местами вскрыли и впустили внутрь болезненные отростки. Мне больно. Мне снова больно. Но даже мои верные помощники не способны унять эту дикую боль. Они погибают один за другим, постепенно уступая место расширяющемуся темному пятну. Черная клякса съедает их преданные души, разрушает тела, коверкает и уродует то, что было создано когда-то с любовью и заботой.

Мне больно снова – уже от мысли, что мои создания бессильны что-либо изменить. А потом боль становится еще сильнее, потому что в этот трудный момент мой друг внезапно отнимает свою надежную руку и лишает своей поддержки.

Мне больно…

Мне очень больно и одиноко…

Это как предательство после стольких лет тесной дружбы.

Но потом становится еще хуже, потому что я вижу, как темные пятна набрасываются на него с еще большим ожесточением и рвут его тело так же жадно, как и мое. Мы оба стоим, шатаясь от слабости и изнеможения. Я падаю. Молю. Но он просто не может больше держать меня за руку. Не способен защитить от этой напасти. Просто потому, что его она успела поразить первой. И потому, что он, молчаливо храбрясь, уже много времени сдерживал ее в одиночестве. Не выдав себя ни единым стоном. До тех пор, пока его тело не разбили наконец на части и не сковали могучую волю древними заклятиями.

И вот я плачу, тихо умирая в каменной темнице.

Плачу горько и безнадежно, не видя того, что творится на моей земле.

Мне больно от мысли, что больше некому меня защитить. Никого не осталось из тех, кто был мне прежде верен. Никого, кто был когда-то жив. Да, мне больно сознавать, что тот, кому я когда-то поверила, предал меня, впустив сюда чужаков. И больно думать, что мой единственный друг верил ему тоже. Мы оба верили, долго, терпеливо. До тех пор, пока не стало слишком поздно. И до тех пор, пока наши разумы не поглотила без остатка серая мгла…

И вот я снова живу. Снова дышу и чувствую силы. Снова смотрю на восходы и закаты, одновременно ощущая странную тревогу.

Я живу. Это правда. Только уже в другом теле. Я снова стою на границе нерушимой скалой, твердо зная, что в моей власти повелевать земными недрами.

Я вижу, как с востока бегут в нашу сторону волны далекого серого моря. Я вижу, как за ними, старательно прячась, идут и другие враги. Я знаю, что они сильны и что времени у меня совсем немного. Но не могу отступить, потому что за мной стоит верная подруга, без которой я никуда и никогда не уйду.

Она нежная, моя верная и вечная соседка. Очень ранимая, трепетная, неповторимая. Она всегда была со мной. Долгие, долгие тысячелетия. И я не отступлю, оставляя ее в одиночестве, лишь потому, что показавшийся впереди враг выглядит сильнее.

Я знаю, что когда-то мы ошиблись, решив, что сможем выстоять против него в одиночку. Знаю, что это был неверный ход, и теперь боги накажут нас за ошибку. Помню, как долго мы оба противились Их воле. И помню причину, по которой мы все же решили идти до конца.

А теперь – расплата.

За гордыню. За неведение. За сомнения.

Расплата за несколько веков обманчиво приятного ощущения независимости. Расплата за неверность. За отказ. За высокомерие. Да только теперь поздно возвращаться: одна Игра закончена, а следом за ней сразу идет другая. Та, в которой нам с подругой больше нет места. И та, в которой нам уже не удастся занять третью сторону.

И именно это – расплата…

А потом я больше не могу сдерживать грызущую мое тело боль. Не могу больше слышать, как стонет и плачет от боли моя верная подруга. Не могу видеть, как кромсают ее на части чужие руки. И не могу смириться с тем, что ее прекрасное тело гибнет под напором сотен и тысяч смертей.

Она жива, пока в ней есть жизнь.

Точно так же, как жив я, пока у меня есть силы.

Она очень сильная, моя верная соседка. Но и слабая, потому что больше некому ее защитить.

Я в бессильной ярости смотрю, как страшно наказание за наш общий грех. И в ярости крошу прочные скалы, не дающие моему духу вырваться на свободу. Но тщетно. Все мои усилия тщетны, потому что враг подобрался слишком близко. И потому, что он наконец готов нанести решительный удар.

Безумная боль взрывает меня изнутри, дробя некогда могучее тело на тысячи осколков и в считанные мгновения разрушая все то, что создавалось целыми тысячелетиями. Агония заставляет меня содрогаться до основания, вынуждает пошатнуться, просесть, отпустить руку той, которая так верила в мою стойкость. Она вырывает дикий крик из недр моего гибнущего тела. И она же заставляет меня сделать то единственное, что еще оставалось – уснуть. Надолго. На многие века. Замкнуть свой истерзанный разум в глубине искалеченного тела. Сохранить его ценой изуродованных склонов. Спрятать за бесформенными нагромождениями скал. Забыть о жизни. Забыть обо всем. Умереть и застыть черной глыбой оплавленного камня. Забыть про НЕЕ, про врага, про предательство… и сохранить вместо себя лишь одно. Надежду. Слабую, тусклую, умирающую с каждым непрожитым годом. Почти угасшую надежду на то, что однажды кто-то услышит мои мольбы…

В лагерь мы вернулись лишь к полудню. Взбудораженные, сжавшиеся в один сплошной комок нервов. Ничего и никого не замечая, ворвались внутрь, напрочь снеся хлипкое ограждение на воротах. Промчались мимо рейзеров стремительным ураганом. Напугали тех, кто едва не попал под копыта бешено хрипящего шейри. Гигантским прыжком перепрыгнули сразу через несколько палаток. Растоптали чей-то костер. Услышали вслед гневно-удивленные крики, но, не остановившись даже на мгновение, вихрем промчались дальше. В сторону трепещущего на ветру белого флага со старательно выведенным каким-то провидцем шестилистником. Возле которого хрипящий от натуги Лин резко затормозил, уверенно зашел внутрь палатки, едва не порвав входной клапан плечом. Смирено опустился на колени, позволяя мне рухнуть на застеленный коврами пол. А потом лишь следил за тем, как я, шатаясь на подгибающихся ногах, плетусь к не разобранной с вечера постели, грубо срывая с себя перепачканные доспехи.